В Париже открылся Международный литературный конгресс
Первое заседание конгресса, на котором присутствовало около 150 человек, состоялось 30 мая (11 июня) 1878 г. в Париже. На нем были избраны три комиссии для разработки вопросов, связанных главным образом с ограждением прав литературной собственности и изучением экономического положения писателей в различных странах.
На четвертом заседании конгресса с речами выступили Э. Абу, В. Гюго, Тургенев и другие писатели. В. Гюго в своей речи охарактеризовал литературу как двигатель прогресса и отметил ее громадное гуманистическое значение. Тургенев, выступив после Гюго, поставил перед собой задачу показать определяющее влияние французской литературы на русскую.
За исходную точку своего обзора он взял 1878 год – год литературного конгресса – и выделил в истории русской литературы три момента. Эта «периодизация» повлекла за собою ряд ошибок и явных натяжек, вызвавших негодование критиков.
Сам Тургенев в письме к Н.В. Ханыкову от 26 июня 1878 г. признал, что в произнесенном им «комплиментике» содержится ряд хронологических и иных неточностей, и объяснил это тем, что надо было «всё подтянуть к 1878-му г.».
Русский вариант речи Тургенева несколько отличается от французского его текста. Очевидно, на основании русского текста был написан и французский, предназначавшийся для чтения в аудитории, где большинство составляли французы. Сопоставление обоих вариантов. В России она, однако, была встречена отрицательно, в связи с чем в другом письме Тургенев заметил: «Признаюсь, если б я мог предвидеть тот ливень грязи, которую выпустили на меня мои соотечественники по поводу невиннейшей речи, произнесенной мною, я бы, конечно, не участвовал в этом деле…».
Русские критики ставили в вину Тургеневу преувеличение влияния французской литературы на русскую и недооценку самобытности и оригинальности русской литературы. Отрицательное отношение к речи Тургенева, особенно резко выраженное в органах славянофильского толка, разделялось и многими критиками других направлений.
С резкой статьей, направленной против Тургенева, выступил Б.В. Стасов. Оспаривая основные положения речи, он горячо доказывал, что в России еще до Петра I существовали самобытная литература и живой русский язык. По словам Стасова, «обязанность хорошего, знающего русского литератора на всемирном конгрессе должна была бы состоять именно в том, чтоб показать роль, силу, красоту и значение русского национального творчества», а не утверждать без всяких оснований, что «всякий раз тот или другой француз задавал тон русской литературе: в 1678 году – Мольер, в 1778 году – Вольтер, в 1878 году. – Виктор Гюго».
«Письмо» Стасова в «Новом времени» было сопровождено редакционной заметкой, в которой выражено согласие редакции с мнением Стасова. Отрицательно оценил речь Тургенева Е. Марков в фельетоне «По белу свету». По его мнению, в числе имен, являющихся украшением русской литературы, Тургеневу следовало бы, наряду с перечисленными им писателями, назвать также имена Л.Н. Толстого, А.Н. Островского, Н.А. Некрасова и M.E. Салтыкова-Щедрина «в качестве представителей самобытных жанров». П.Д. Боборыкин по поводу речи Тургенева заметил, что в ней было «гораздо больше желания понравиться французам, чем фактической правды». С еще большим раздражением откликнулся на речь Тургенева анонимный сотрудник «Гражданина».
В защиту Тургенева против В. Стасова и некоторых других критиков выступил анонимный сотрудник «Голоса». «Не понимаю, почему непатриотично сказать несколько любезностей стране, созвавшей конгресс, и тем вызвать ответный порыв любезностей? – писал он. – Отчего пострадает честь России, если будет признан факт неоспоримого влияния, оказанного на нашу литературу старейшими и более развитыми литературами?».
Критикам реакционной прессы, намеренно искажавшим подлинный смысл речи Тургенева, возражал и Л. А. Полонский. Выступив в «Вестнике Европы» с двумя большими статьями, посвященными литературному конгрессу, он писал: «Признаюсь, я не понимаю тех возражений, какие были сделаны у нас двумя-тремя писателями против речи Тургенева. Говоря после В. Гюго, среди собрания, в котором на одного иностранца было пятьдесят французов, обращаясь к хозяевам, пригласившим к себе гостей, он не мог не выразить сочувствия к Франции. Ведь он же вовсе не хотел сказать и не сказал, будто всем своим литературным развитием мы обязаны одной Франции. Он только в виде примеров, наиболее знакомых и дорогих французам, указал на имена Мольера, Вольтера, Виктора Гюго».