Тициан в сопровождении кавалькады всадников въехал через ворота Порта дель Пополо в Рим

Тициана с сыном разместили в удобных покоях Бельведера, в которых когда-то гостил Леонардо да Винчи.

В нишах дворика Бельведера были установлены выдающиеся творения античного ваяния - Аполлон Бельведерский, Венера Книдская, мраморная группа «Лаокоон», которые повергли Тициана в такой восторг, что он долго не мог прийти в себя. Каждое утро он заходил туда как в священное капище, чтобы набраться сил и вдохновения для наступившего дня.

Под вечер, вконец обезножев, Тициан возвращался в отведенные ему апартаменты на Бельведере, где приветливо горел камин, а слуги бесшумно приносили напитки и вина из ватиканских погребов. Он подолгу засиживался перед мольбертом с «Данаей», которую взял с собой по совету папского нунция Делла Каза.

Однажды утром, едва рассвело, Папа Павел III призвал к себе мастера сразу после утренней молитвы.

Тициан знал, что увидит достаточно пожилого человека, и представлял его себе тщедушным и усталым. Перед ним оказался нервный худой старик с похожей на веер белой бородой, стоявший возле открытого окна, из которого были видны поля с нескошенной нивой. На увядшую кожу его лица ложился отсвет от короткого одеяния, на тощих руках, изборожденных синеватыми венами, темнели пятна.

Тициан шагнул к нему и хотел упасть на колени, но папа остановил его:

- Сын мой, ведь вы из Венеции, да? Счастливый! Как бы мне хотелось прогуляться по вашему городу, зайти в собор святого Марка! Но и одного моего желания вполне достаточно, чтобы вызвать гнев дожа!

- О, Ваше святейшество, если вы соблаговолите посетить Венецию, вам будет рукоплескать весь город, - ответил Тициан.

- Добрые люди, может, и будут рукоплескать, - сказал папа. - Я имею в виду народ. Но не Сенат. Ревностно оберегающие свою власть правители сами не знают, сколь хрупки их законы. Господь их покуда милует, хотя у него нашлась бы тысяча причин для кары.

Сидя на золоченом кресле, Павел III созерцал открывающийся из окна вид на окрестности. Тициан расположился в углу у мольберта с холстом и начал работу, прислушиваясь к потоку слов из уст старика. А тот неумолчно говорил и говорил о том, что война с ересью только начинается.

Художник видел, как поблескивают красноватые старческие глазки, как заросшие усами и бородой губы натужно растягиваются в зловещей улыбке.

Павел III изложил свои пожелания о том, какими он хотел бы видеть будущие картины, и настоятельно посоветовал взглянуть на портрет папы Льва X с племянниками кисти Рафаэля.

Работа над портретом папы с внуками не прекращалась. Начатое полотно Тициан держал рядом со спальней в просторной комнате, оборудованной им под мастерскую.

Здесь же работал Орацио на своем мольберте. Ему удалось тогда написать портрет молодого музыканта Баттисты Чечильяно. Отец только двумя-тремя мазками кое-что подправил. Ему было хорошо рядом с сыном - Орацио был молчалив, послушен и нетребователен.

Сроки поджимали, и нужно было заканчивать семейный портрет понтифика.

В назначенный день в зале показался папа Павел со свитой и двумя внуками.

Едва он взглянул на картину, как тут же почувствовал, что ноги у него деревенеют, а на лбу выступает испарина. Он схватился за стоящего рядом кардинала Алессандро, а услужливый Оттавио поспешил подставить ему стул. Вероятно, папу обуял страх, когда вместо парадного портрета, как у Рафаэля на изображении папы Льва X с племянниками, он вдруг увидел ненавидящих друг друга людей, даже не скрывающих свои истинные чувства.

Павел понял, что художник показал изнанку его души, словно подслушав на исповеди признание в тяжких грехах и раскрыв их тайну. Высунувшаяся из-под горностаевой мантии левая рука, похожая на когтистую лапу зверя, колючий злобный взгляд и безжалостно отмеряющие земное время песочные часы, стоящие на красном столе, - все это окончательно вывело из себя понтифика. Он поднялся, пробурчав что-то в знак благодарности, и поспешно удалился. Точно по команде, за ним молча последовали и все остальные. Больше его Тициан не видел.

Ему передали, что Павел наотрез отказался позировать дальше, заявив, что пусть художник возвращается восвояси и пишет там венецианских дожей. Тициан не оправдал звания папского художника и, не в пример божественному Рафаэлю, оказался в Риме не ко двору. Он быстро собрался, оставив в Бельведере недописанное полотно, и в сердцах покинул Вечный город - сюда он больше ни ногой.